Тесты

Chess-Форум

  Тогда же я в третий раз стал чемпионом СССР. Меня пригласили на крупный турнир в Югославию. Для шахматной федерации такой факт, как персональное приглашение, не играл роли. Они решили послать меня на маленький турнир в Венгрию. Я упирался. Меня вызвали в Комитет, пред светлые очки тов. Казанского, который тогда курировал шахматы. "Вы понимаете, - говорил он, - в Будапеште прошли советские танки. Вам, чемпиону страны, поручено, образно говоря, прикрыть своим телом дыры в домах проделанных ими". Действительно образно. Но я отказался наотрез. В Венгрию я не поехал. В Загреб не послали тоже… 

  1966 год. Олимпиада в Гаване. Мы - гости правительства Республики Куба. Как ласкает слух диктаторов слово "республика"! Сталин, Пиночет, Кастро, Маркос, Саддам Хусейн - не правда ли, милый букетик республиканцев?! 

  Мы с Талем - в одной комнате. Ближе к ночи нам захотелось пойти повеселиться. Оставив у порога вторую пару обуви (нет, не для чистильщика, а для надсмотрщиков: пусть будут спокойны), мы покидаем отель. В сопровождении кубинца, нашего шапочного знакомого, и его знакомой девушки мы около двух часов ночи оказываемся в ночном баре. Темно, звучит музыка, пара официантов бродит с фонариками. Мы заказываем и не спеша пьем баккарди. Помнится, мы с Талем вышли в туалет - разговаривали только по-английски. Потом я станцевал танец с сидящей в нашей компании девушкой. После меня пошел танцевать с нею Таль. Внезапно послышался глухой удар и истерический женский крик. Меня - как током пронзило: что-то случилось с Талем. Первая мысль: "Ему попало, теперь моя очередь". Зажигается свет, на полу валяется окровавленный Таль. В середину, меж столов, входит человек с красной повязкой. Он отрывисто приказывает: "Всем оставаться на местах, а эти двое (я и Таль) поедут со мной". Именем революции он останавливает на улице первую попавшуюся машину, и мы мчимся в больницу. 

  Да, Таля ударили в лоб бутылкой. Удар был страшной силы - толстенная бутылка из-под Кока-колы разбилась. Удар, по счастью пришелся над бровью - ни глаз, ни висок не были повреждены. 

  В больнице, пока Талю обрабатывают рану и накладывают швы, меня охраняет человек с ружьем - чтобы на меня не напали и чтобы не убежал. В 6 часов утра приезжает переводчик команды, кстати - личный переводчик Кастро с русского языка, и мы направляемся в отель. Через пару часов - экстренное заседание нашей команды. Таль свое получил, зато ругают вовсю меня - за то, что ослабил команду перед решающими встречами (вечером играть с командой Монако). В конце дня к нам в комнату пришел министр спорта Кубы с извинениями. Он рассказал, что из бара забрали 6 человек, что один из них сознался, что ударил Таля из ревности. Как бы не так! Позднее мы узнали, что забрали всех - 43 человека! 

  Через три дня Таль поправился настолько, что мог играть. Вынужденный играть в темных очках, все еще слабый, он тем не менее играл блестяще - добился абсолютно лучшего результата на Олимпиаде. 

  Но этой ночи нам никогда не простили - ни мне, ни Талю. Вскоре он стал хронически невыездным. Особенно с начала 70-х годов, когда подпал еще под одну секретную инструкцию: женатым в третий раз - самая строгая проверка. И стало ему совсем плохо. И чтобы спасти свою активную шахматную жизнь, продал он свою душу - пошел в услужение к Карпову. И кончилась наша дружба… "А был ли мальчик?" 

  Запомнилась мне Олимпиада и еще одним, куда более важным, событием. На протяжении многих лет американский госдепартамент осуществлял блокаду Кубы - политическую, экономическую, культурную. Не без оснований - как подтверждал мне мой личный опыт, как удостоверяют факты международной жизни последних лет. В 1965 году в турнире памяти Капабланки в Гаване принимал участие Р. Фишер. Госдепартамент не разрешил ему приехать на Кубу. Весь турнир он провел по телефону из Манхэттенского шахматного клуба в Нью-Йорке. Наконец в 1966 году блокада была прорвана: шахматисты США во главе с Фишером приехали в Гавану для участия в Олимпиаде. В те годы Фишер не играл по пятницам и субботам, и организаторы Олимпиады - высокие правительственные чиновники обещали ему, что его требования в отношении переноса важных партий в пятницу и субботу на другое время будут удовлетворены. 

  Приближался решающий поединок Олимпиады: СССР - США. Выпало играть в субботу. Американцы просили отложить начало партии Фишера на несколько часов, чтобы он мог принять участие в матче. Команда наша опять собралась на экстренное заседание. Руководителем команды был Алексей Капитонович Серов, работник аппарата ЦК КПСС, человек с крепким, прямо-таки борцовским рукопожатием и, поскольку он выехал первый раз, со слабым представлением о шахматных делах. Помощником и главным советником Серова был тренер команды гроссмейстер Бондаревский. (Другой тренер команды, Болеславский, был не в счет - он молчал всегда, всю жизнь.) Человек резкого характера, но неглупый, Бондаревский, однако, усвоил хорошо известный принцип молото-вышинской школы в переговорах с иностранцами: "Поскольку мы, то есть Советский Союз, сильнее всех на свете, мы не принимаем никаких условий - мы навязываем их!" Мне уже приходилось бывать под его началом в делегациях, приходилось оспаривать его тупоголовый подход к делу и даже выигрывать в споре. Я утверждал: "Поскольку советские наголову превосходят всех в шахматах, они без всякого ущерба для себя могут и должны принимать компромиссные предложения иностранцев". Итак, на заседании главным выступающим был Бондаревский. Ему возражал я - развивал свой принцип, говорил о политической важности этого матча для кубинцев. Остальные молчали. Цвет и гордость советского народа - Петросян, Спасский, Таль, Штейн, Полугаевский - сидели рядышком, опустив глаза в пол. Они не имели, да и не хотели иметь инение по этому вопросу. Это их не касалось! Поскольку Бондаревского поддерживал Серов, а меня - никто, "сталинцы" без труда победили. 

  В назначенное время советские пришли на игру, а американцы в полном составе не явились. Газеты протрубили о блестящей победе советской команды со счетом 4:0. Но дело этим не кончилось, конечно. Подумайте - что было важнее кубинцам: провести Олимпиаду или установить нормальные взаимоотношения с Соединенными Штатами Америки?! Вопрос о срыве матча обсуждался правительством Кубы. Соответствующие разъяснения были посланы в Москву. Приказ Спорткомитета - матч должен быть сыгран! - охладил тренера советской команды. В специально отведенный для того матча день, все остальные команды были свободны, встреча состоялась. Советские выиграли 2,5 - 1,5. 

  И еще одно заседание вспоминается мне. 1968 год. Советская команда отправляется на Олимпиаду в Лугано (Швейцария). Поджимает время. Петросян, Спасский, Геллер, Полугаевский, Таль и я с чемоданчиками являемся в Спорткомитет на прощальное, как принято, "давай-давай!". Со Скатерного, 4, - прямо в аэропорт. Ведет напутственную беседу уже знакомый читателю краснобай, зампред Комитета Казанский. Обычная баланда: высоко держать честь советского спорта, не поддаваться провокации. Международная обстановка (как всегда!) непростая. На Западе неправильно оценили ввод советских танков в Чехословакию… Наконец - пожелания счастливой дороги и успеха. И вдруг - в мирном, дружелюбном тоне: "А вы, Михаил Нехемьевич, можете возвращаться в Ригу. В Лугано ведь уже находится Смыслов, он вас заменит". 

  За три месяца перед этим в интервью газете "64" я назвал Таля "игроком большого шаблона". В его защиту выступил сам редактор "64" Т. Петросян. Гневной статьей он обрушился на меня, спасая Таля от моих нападок. "Вот, - подумал я, - сейчас он Казанскому покажет!". Какое там! Ни Петросян, ни остальные не проронили ни слова. Они старательно разглядывали стены кабинета Казанского. Их лично это не касалось! 

  Действительно, за неделю до этого заседания Керес и Смыслов отправились в Лугано, на конгресс ФИДЕ. И тогда, может быть, пришла в голову идея - не посылать еще одного гроссмейстера, сэкономить народные деньги? Полноте! Все было продумано заранее. Невыездному Талю была и на этот раз закрыта дорога за рубеж. Но сделано это было в оскорбительной, унизительной форме. Что, конечно же, понял каждый из присутствовавших гроссмейстеров. Но говорил только я. Все остальные не поддержали меня ни словом, ни жестом, ни взглядом… 

  В 1978 году в порядке подготовки к матчу с Карповым я стал читать книгу А. Рошаля "Девятая вертикаль" на английском языке. Переводной текст обычно легче для чтения, но я обнаружил несколько заковыристых слов, которые часто повторялись. Автор описывал членов штаба Карпова. И, конечно, каждый из них был "молчалив и предусмотрителен"! Эти качества рассматривались автором как достоинства, даже добродетель этих людей. А я вспоминал заседания гроссмейстеров в 1966 и 1968 годах… 

  Этот циничный принцип "это не касается меня, пока и поскольку это не касается меня самого" - фактически полная потеря чувства гражданственности, принцип которого я выскажу так: "Все, что касается моих сограждан, и в особенности моих товарищей по профессии, касается меня". Я бы добавил еще: "Коль скоро эти проблемы меня волнуют, поскольку я с уважением отношусь к собственной персоне, я обязан иметь свое мнение и обязан высказать его". 

  Отсутствие гражданственности - самый серьезный порок советских людей середины и второй половины ХХ века. А с гражданственности нетрудно перекинуть мостик и к другим понятиям, таким, как "патриотизм" и "любовь к родине". Советское руководство от лица многомиллионного народа похвалялось его патриотизмом. Если не квасной, если не по приказу, не из-под палки - где он, патриотизм? Понятия "моя хата с краю" и "любовь к родине" несовместимы!..